Часть 1. С МЛАДЫХ НОГТЕЙ
Игорь Блохин: «Чтобы понять процесс, нужно его не наблюдать, а возглавить»
Заместитель председателя ярославского муниципалитета Игорь Блохин – один из самых темпераментных, брутальных и непотопляемых политиков Ярославской области. Недруги пытаются доказать, что он несерьезен. Во-первых, говорят скептики, Блохин – «свободный художник», примыкающий то к одной, то к другой партии, что говорит о властолюбии. Во-вторых, в вину зампреду ставят его невероятную активность – он участвует едва ли не во всех программах, рабочих группах, комиссиях и т.д., часто выступает, из чего делается вывод, будто депутат просто опасается «оказаться за бортом» и пиарится. Однако, все это больше похоже на «размышления на тему», чем на подкрепленные доказательствами аргументы. Успехи Блохина пока что выглядят весомее критики его действий. Депутат на острие многих проектов муниципалитета, играет заметную роль в принятии коллегиальных решений. В узком кругу экспертов, имеющих доступ к кулуарной информации Игоря Блохина, не раз называли реальным кандидатом на пост сити-менеджера, или на заметную должность в мэрии (если будут кадровые перестановки, которых, честно говоря, все ждут). Если учесть, что Блохин был «мотором» предвыборной кампании Евгения Урлашова, за что его до сих пор терпеть не могут весьма влиятельные особы, то характер депутата и его волю к победе невольно хочется назвать «стальной». Как же «закалялась сталь»? Что же это за человек, как достиг успеха, что он знает, чего не знаем мы? Об этом лучше спросить у него самого. Ну, спросим.
- Все мы родом из детства. Как они Вас воспитывали родители?
- К сожалению, мои родители разошлись, когда мне был всего год. Отношения разведенной пары - дело тонкое. Прошли годы, и сейчас уже не проанализируешь – что, почему и как случилось. Может быть, мама хотела оградить меня от влияния отца… Постоянно и регулярно общаться с ним я начал, уже после 16-ти. Но изредка виделись и в детстве, а незримое присутствие отца в семье я ощущал всегда. Он был спортсмен, боксер. Все наши тренеры - Новожилов, Рахманов, Крапивин, Чеканов, Попов – его друзья, вместе занимались. Когда мне исполнилось семь, отец привел меня в школу бокса «Труд» во Дворце Моторостроителей, помню, мама была здорово против, но как-то обошлось. Отец, как я сейчас понимаю, помогал нам и деньгами. Он всю жизнь работал в сфере ЖКХ, в РСУ Моторного завода. Помните, вся соцсфера (жилфонд, пионерлагеря, дворцы культуры и многое-многое другое), была ведомственной, «привязанной» к заводам? Обслуживали это большущее хозяйство Ремонтно-строительные управления (РСУ) в таком мой отец и работал. Кстати, и работа его оказала мощное влияние на мое воспитание. Отец строил пионерский лагерь «Дружба» в Борисоглебском районе, и я там с 5 до 16 лет фактически жил. Каждый год проводил в лагере по 3 смены, знал каждую елочку, дружил со всеми пионервожатыми. Согласитесь, жизнь в «Дружбе» стала серьезным фактором формирования личности.
А дома я рос в атмосфере любви, меня воспитывали мама и бабушка. Мама замуж больше вышла, все отдала мне. Только не подумайте, что женщины баловали меня! Они очень строго следили за тем, чтобы я хорошо учился, учеба - это у нас один из центральных семейных ориентиров.
- Вы говорите «отец помогал материально». Семья была бедной?
- «Бедной», «богатой» - это неправильные критерии оценки для советской семьи. Все жили примерно одинаково. Я не могу сказать, что мы бедствовали, но в «коммуналке» без ванной я прожил до 18 лет, кстати, ничего в этом страшного нет. Бабушка
в войну была медсестрой в госпитале, потом работала продавцом в Доме одежды. Мама прошла путь от продавца до заведующей управлением, работала в Промторге, Военторге. А когда вышла на пенсию, руководила некоторыми торговыми подразделениями уже моих фирм. Но повторю – не бедность и не богатство играли в то время главную роль. Вообще другая жизнь была. Соблазнов у молодежи было меньше. Я мог бы составить расписание моего детства почти по часам – школа, секция легкой атлетики (я бегал 800 и полтора), бокс. Плюс танцы - с 7 до 22 лет, по 4 вечера в неделю я занимался народными танцами сначала в «Счастливом детстве», потом в «Волжанке».
- Вы были полностью домашним мальчиком?
- Ничего подобного! У меня «дворянское» воспитание, меня воспитал двор. Каким бы плотным не был график, если человек хочет куда-то пойти, он туда пойдет. Найдет время. А в наш двор идти хотелось! Красные дома 55, 55 а и 57 по проспекту Октября, замкнутый квартал между «наркологичкой», детским садом и ленинской милицией - это был целый мир, очень хороший мир! Всем двором играли, на эстраде бывали концерты и кино крутили. Понятно, подъезды и квартиры не запирались, чужих детей пускали запросто в квартиры не только водички попить, но и кормили, бывало, если родители на работе задержатся. Мне уже 48 лет, а я до сих пор дружу с ребятами из двора и одноклассниками, и первые фирмы вместе создавали.
- В школе тоже было хорошо?
- Не то слово! Наша 36-я - очень правильная школа, я думаю, именно там в нас заложили некий ген лидерства. У нас учился бывший начальник управления культуры, позже - заммэра по социальной политике, а теперь замминистра культуры Московской области Андрей Мурашов. Владимир Слепцов. Илья Осипов. Многие ведущие банкиры, управленцы, политики, бизнесмены солидные.
- Ген лидерства? Вас учили быть свободными? В советской школе?
- Вот верите или нет – не знаю, откуда этот ген взялся! Может быть, высокий профессионализм учителей сыграл свою роль. Может то, что много интересных дел вместе делали. Можете себе представить сейчас, чтобы группа ребят из нескольких 9-х классов ушла в поход на Уральские горы на месяц? А мы ходили! Ощущение что ты вместе с ребятами что-то делаешь, наверное, порождает стремление достичь большего. Взяли, скажем, с помощью физрука вкопали 2 столба, лом поперек приладили, и стали к армии готовиться. Как перемена – бежим в «американку» играть: от 1 до 25 подтягиваний, потом обратно от 25 до 1. Для любого из нас 25 раз подтянуться или 100 раз отжаться – это «семечки» были, обычное дело. Когда я пришел поступать в военное училище – сразу в спортроту хотели взять. Достиг бы я такого в одиночку? Сомнительно.
- В военное училище? Вы же педагогический закончили!
- Я собирался не просто в военное, а в Высшее училище погранвойск имени Верховного Совета, документы в Сером доме лежали, мечтал стать разведчиком. Воспитание у нас было соответствующее. Результаты работы нашего военрука Семиряшко таковы – из 18 мальчиков-выпускников 17 пошли поступать в военное, 14 поступило и стало офицерами. После того как армия развалилась, на службе остались четверо, они сейчас все на генеральских должностях. Когда нас в военкомате спрашивали: «Где хотите служить?», все как один отвечали: «Куда Родина прикажет». Ни тени сомнений, никто по-другому и думать не мог.
- Игорь Владиславович, тут какая-то несостыковка. По цифрам получается что Вы – один из немногих «завалились» на экзаменах. Это при том, что Вы – носитель «гена лидерства», хорошо учились, были отлично физически подготовлены, да еще и поступали под пристальным наблюдением Серого дома? Как это так?
- О, это из-за совести. Я перед мандатной комиссией подсчитал: мне явно не хватало 1 балла до проходного. И вдруг офицер сморит в тетрадочку, и говорит: «Вы зачислены». А в углу поступивших уже бреют, форму выдают. И тут честность сыграла со мной роковую шутку. Я говорю: «Ошибка. Я сам слышал, абитуриенты с баллами выше моих не прошли, генерал говорил. Меня побреют, я напишу маме и друзьям, что поступил, а вы через неделю меня выгоните! Это же позор!» Долго спорили, офицер страшно разгневался. Ушел разбираться к генералу, вернулся, молча выдал паспорт и билет. А потом набиравший спортроту майор устроил мне первый в жизни нормальный мужской разговор – с матом, и по все офицерской строгости. Я все понял про себя за 5 минут, а по возвращении мне еще в Сером доме объяснили какой я нехороший человек. Оказывается, место в спортроте меня уже ждало, но откуда я знал их внутреннюю «кухню»?
- А почему такая резкая смена ориентиров - после военного, в педагогический?
- Честно говоря, я хотел отсидеться год, чтобы снова поступать в военное. Но получилось иначе. Меня с распростертыми объятиями без всяких экзаменов брали на географический. Когда друзья рассказали, что там одни девчонки учатся, и убедили идти вместе на историко-филологический – документы отдавать не хотели, скандал получился. Но я настоял и поступил, хотя пришлось поволноваться, конкурс был 5 человек на место, решалось фифти-фифти.
- Но почему в военное поступать передумали?
- Институт оказался интереснее, чем ожидалось. Первое собрание стало для меня очень и очень назидательным. Декан сказал: «Вы поступили на идеологический факультет. Наш центральный предмет - история КПСС. Как минимум половина из вас станет партийными руководителями, ответственными работниками». Помните про ген лидерства? Выяснилось, что здесь он пригодится! Вот так, с порога института, для меня и перевернулась страница. Я ощутил себя взрослым. Мы стояли у истоков формирования будущего страны. Имена многих наших преподавателей, например, Бабуркина, Мизулиной, Соколова, Альтшуллера, Василевского, на слуху и сейчас.
- Коммунизм, концентрированный и непогрешимый – фундамент России? Высказали, что история КПСС была главным предметом?
- Не все так просто. Уже в колхозе, (помните, все первокурсники ездили?) мы познакомились с «большими парнями». Они слушали «Голос Америки», читали самиздат, им было чем удивить нас, зашоренных школьников. Мы не переметнулись в другой лагерь. Просто узнали, что есть другая жизнь, другая литература. Что люди разные, что они открыты, и хотят с тобой общаться, несмотря на то, что ты в школе твердо усвоил, что кругом одни враги. Это был шок. Результат получился позитивным – мы стали с удвоенным рвением учить историю КПСС, и с не меньшим - слушать «Голос Америки». Мир стал шире, и требовал от нас действий.
- Что можно делать в институте кроме учебы?
- Многое! После армии я вернулся на родной факультет и сказал: «Я готов взять на себя ответственность». Для начала я стал студенческим комендантом учебного здания. Вместе с преподавателями распределял аудитории, закреплял их за группами. Тех, кто оставлял после себя бардак и мусор, мог своей властью вернуть заниматься в собственный, извините, срач. Затем мы радиофицировали здание. Получили деньги в профкоме, купили микрофоны и колонки, музыку крутили на переменах, тематические передачи делали, сообщения. Модернизировали жизнь, атмосферу поменяли. Вплотную занялись местным самоуправлением. Началась перестройка, и откуда что взялось –профком, профсоюз... Фактически мы, студенты, взяли власть на факультете в свои руки, стали лидерами. Началась коммерциализация, открыли свою дискотеку «Старый замок» в общежитии на Которосльной набережной. Затем я заинтересовался комсомолом. Что это за организация? Все ли члены ВЛКСМ – настоящие, или просто «для галочки», «как все»? Тогда я и сформулировал принцип, которым руководствуюсь и сейчас: «Чтобы понять процесс, нужно его не наблюдать, а возглавить». Мы провели перевыборы, и я стал секретарем бюро ВЛКСМ истфака, сместив не кого-нибудь, а Михаила Караулова, он меня за это до сих пор недолюбливает. Наше бюро «совет пяти» продвигало идею перерегистрации. «Давайте каждого спросим – хочет он быть комсомольцем или нет?» - такую линию я проводил на каждой конференции, и в Москве тоже. Я думаю, что это кто-то где-то «наверху» услышал, и перерегистрацию таки провели. И комсомола не стало! От многомиллионной организации осталась маленькая кучка людей... Именно возглавив факультетский комсомол, я многое понял о роли «массовки», о том, как некоторые организации и партии работают только для ответственных работников.
- Не случалось, что Вас, такого активного пытались использовать?
- Да, было, хотя понимание того, что меня тогда использовали, пришло совсем недавно, с опытом. Я принял участие в «войне кафедр» за разделение исторического и филологического факультетов. Взрослые дяди-ученые убедили меня, что разделение необходимо, и я сумел «поднять народ». Меня использовали как инструмент, получилось качественно, без сучка, без задоринки. Но, хотя там были нюансы по поводу преподавательских статусов и зарплат, я убежден, что поступил правильно, и разделение факультетов принесло институту пользу. Например, у нас появилась возможность преподавать историю на английском. Я стал ленинским стипендиатом, членом Совета института, лидером факультета и одним из лидеров института.
- Вы были полностью лояльны руководству?
- Нет, были негладкие ситуации. Когда мы участвовали в выборах ректора, я очень резко публично выступал за кандидатуру профессора Комарова и против кандидатуры нынешнего ректора Афанасьева. Прежний ректор, психолог Воронин, ушел в областное правительство, и я ратовал против того, чтобы новым ректором стал всего лишь специалист по начальным классам. Я не знал тогда всех административных штучек, не знал что Афанасьев – кандидат от власти, что есть договоренность… Всем этим премудростям мне предстояло обучиться позже – через постоянные ошибки и их исправление. Был и памятный для меня политический скандал. Мы решили выйти на ноябрьскую демонстрацию с портретами всех членов Политбюро. Всех. Ну, Бухарина, Троцкого, Зиновьева, Рыкова… их тогда еще не реабилитировали. Фото доставали в спецхранах, кого не нашли - просто фамилии написали, и с «броневиком» в виде «газона» – на демонстрацию. Около бывшей студенческой поликлиники колонну остановила милиция. Позже мне рассказали – мы спровоцировали экстренное совещание горкома партии на тему «пускать этих сумасшедших на площадь или не пускать?» Телефоны разрываются, всех вызывают, скандал, куда коммунисты института смотрят, и т.д. К счастью, нашелся кто-то разумный, решил что «Тянь Ань Мэнь нам тут не нужна, потом разберемся», и через полчаса нас пропустили. Женщину из горкома, которая хотела нас остановить, потом сняли за непонимание сути демократических перемен. А дальше «Остапа понесло», начался Народный фронт, я выдвигался от педиснститута в народные депутаты. Не прошел, конкурентом моим был самый знаковый тогда народофронтовец - Шамшев. Но это не важно. Важно, что мы заявили о себе взрослым дядям, у которых все схвачено. Мы дали понять, что готовы строить эту страну. И не остановились – вместе с Олегом Рожновым, который теперь министр культуры Московской области, решили: «Начнем с земли!» И, будучи студентами 5 курса, стали народными депутатами в райсоветах. Я тогда в Кировском райсовете познакомился с партийными лидерами – Волончунасом, Петуховым, (он был не начальником УВД, а еще полковником). Интересная жизнь была, бурная. Я сумел параллельно закончить психологию, фактически у меня два высших образования. В библиотеках много сидел работы разные писал. Одна запомнилась «Деньги в постреволюционной России». Был такой период, до нэпа, когда коммунистическая власть была слаба, и многие губернии, как в древние века, собственные деньги печатали. Очень интересное было время. Впрочем, у меня после диплома тоже начался нескучный период.
* * *
Беседа с Игорем Блохиным показалась мне настолько любопытной с точки зрения психологии и социологии, что я рискну злоупотребить вниманием читателя, и представить рассказ Игоря Блохина о политике бизнесе и опыте зарубежных коллег во втором, дополнительном, интервью. Есть что сказать – наш разговор длился около 5 часов. Я намеренно не сократил подробный рассказ Игоря Владиславовича о детстве и юности, потому что, на мой взгляд, биография депутата Блохина дает исторический срез, и отчасти объясняет некоторые скрытые механизмы системы современного отечественного управления политикой и бизнесом. Многие из нас зависят от работы этих механизмов, а «к счастью» или «увы» – каждый решает сам.
Валентин Тенеров
