Президентов США (да и других крупных держав) может перечислить любой мало-мальски грамотный человек. Я уже не говорю о кровавых завоевателях, по трупам маршировавших к недостижимой мечте о мировом господстве, их точно знают все. А вот кто изобрел Интернет, перевернувший всю жизнь на планете Земля? Кто нашел лекарство от черной оспы, опустошавшей целые страны? Кто пельмени придумал? Большинство честных граждан без Google и не вспомнят… История хранит имена политиков - от Невского до Ельцина - и пытается убедить нас в том, что именно они моделируют жизнь. Фараон такой-то построил пирамиды, губернатор такой-то построил детский сад - тьфу. А на самом деле качество и длина нашей жизни зависят от Стефенсона, Авиценны и Елены Молоховец не меньше, чем от Трампа или Зюганова. Кстати, еще зависят они от Пушкина и Бетховена. Кто этого не знает, тот слаб, если не сказать хуже. «Клуб социологов» честно делит со страной ее жизнь и ее глупость, и в последнее время пишет все больше о депутатах и директорах. Попробуем слегка исправить искривление сознания. Побеседуем с главным дирижером Ярославского академического губернаторского симфонического оркестра, Мурадом Аннамамедовым.
- Мурад Атаевич, правда ли, что Ваша мама послужила моделью для скульптуры женщины-туркменки на знаменитом фонтане «Дружба народов» на ВДНХ? Можно сказать, ее золотой памятник в Москве?
- Конечно, приятная игра этак небрежно сказать: «В Москве есть золотой памятник моей маме». Забавно. Да, есть, только это памятник Советскому Союзу, а не белоруске или туркменке. Мама училась в московской консерватории. Однажды ее остановил в коридоре ректор, величайший, еще с дореволюционных времен, хоровой дирижер, герой Социалистического труда Александр Васильевич Свешников: «Вы туркменка? Зайдите в кабинет». Выписал адреса – постпредства Туркмении (там дали национальный наряд и украшения), художника, скульптора, и мама стала моделью. Над каждой фигурой для того фонтана работала целая группа художников и скульпторов, десятки людей. Однако, поводом для семейной гордости этот случай не стал, подробности об этой скульптурной группе я сам узнал через много лет, в Интернете. Но да, было, было, мама у меня была красивая.
- После окончания консерватории Вы стали художественным руководителем Республиканского симфонического оркестра Туркмении, а потом вдруг уехали работать в Саратов. Что Вас заставило сменить статус на более скромный?
- Вне всякого сомнения, статус руководителя Государственного оркестра союзной республики выше аналогичного статуса в оркестре субъекта РФ. Материально я тоже сильно проиграл. В Ашхабаде, столице республики, часто проводились правительственные мероприятия и концерты. Они очень- очень-очень щедро оплачивались тогдашним правительством. Но и на розах есть шипы! Я принял оркестр Туркменистана в удручающем состоянии. Консерватории не было, институт искусств слабенький, кадровый голод фантастический. Тем не менее, через год-полтора мне удалось собрать полноценный коллектив. Собрались все лучшие музыканты, пришли в оркестр не только с преподавательской работы, но даже и те, кто в ресторанах халтурил. И когда мы сыграли Чайковского, Шостаковича, когда пошел серьез, мне стало ясно, что надо укреплять всю инфраструктуру – библиотеку, костюмы и, особенно, музыкальные инструменты, которые были в невероятно плачевном состоянии. В те времена во всей стране, ну, кроме Большого театра, все были в плачевном состоянии, но я был молод и на «всех» не ориентировался. Я стал задавать острые вопросы. На начальников посыпались нарекания из Министерства. И началась война со мной – с предупреждениями, всевозможными проблемами и даже провокациями с мордобоем. Кроме того, в оркестр я пришел как простой дирижер. А тогдашний главный, воспользовавшись тем, что оркестр есть на кого оставить, тут же отпросился на стажировку в Москву. Через год меня утвердили, как главного дирижера, а потом пришло время возвращаться моему предшественнику. А куда? Я так преуспел в развитии оркестра, что начальство не видело никаких резонов «сдвигать» меня. Тогда начали «кушать» работавшего в местной опере великого туркменского дирижера, народного артиста Советского Союза, который уже достиг почтенного возраста. Его просто пожирали! Но в моей детской биографии он был моим соседом, я с его сыном дружил! На юбилей гонимого дирижера мы сделали феноменальный концерт. После этого смещать стало нельзя и его. Ситуация сложилась тупиковая - три претендента на два кресла, я - самый молодой, начальство ничего решить не может, и не хочет. Я поехал в Минкульт РСФСР, к которому не имел никакого отношения (Союзный статус). И сказал: «Собираюсь стать свободным художником, прошу подобрать мне какой-нибудь коллектив». Меня начали направлять на пробные гастроли, съездил в ярославский и саратовский оркестры.
Провел последний концерт в Ашхабаде, попросил оркестр остаться, и объявил, что снимаю с себя полномочия. Музыканты подняли шум, говорили, что устроят забастовку, но я запретил, и люди послушались. Ситуация зеркально повторилась позже, когда я оставлял Саратовский симфонический оркестр, там тоже были забастовочные настроения, также я их пресек. Я слыл волевым руководителем, и вся моя натура противилась тому, чтобы коллектив вышел из подчинения.
Забавно начиналась работа в России. В Минкульте РФ чиновник подвел меня к стеллажу, где хранилась переписка министерства с оркестрами. Показал – для каждого оркестра - тонюсенькая папочка, а для ярославского и саратовского – по два толстенных тома. И говорит: «Вот два самых скандально известных оркестра в стране. Главные дирижеры там как-то не задерживаются. Посмотри оба города, оба коллектива, и выбери. Но советую Ярославль». «Почему?» «За колбасой в Москву ближе ездить». Тогда, в 1984 году, это было ой-ей, как актуально, но я выбрал Саратов. Почти миллионный город, вполне пристойное помещение, крепкая, по тем временам, консерватория. А Ярославля все-таки не миновал, видимо, это судьба.
- Что же все-таки привело Вас в наш город?
- Тут два вопроса - почему я переехал в Ярославль, и почему уехал из Саратова. Начну со второго. В 1989 году помните, что было? Горбачевская эпоха – перестройка, ускорение, и так далее. Сейчас я считаю, все это мишурой, но тогда… Первые послабления, первые признаки рыночных отношений. Я полон сил, сметлив, мне еще нет сорока. Жить было очень интересно! Моими старшими товарищами, и консультантами по многим вопросам, в Саратове были весьма заметные люди. Никогда не забуду директора производственного объединения «Корпус» Юрия Валентиновича Берестовского. Предприятие работало на космос и на войну. Красный директор, монстр! Нес на своих плечах сумасшедшую ответственность, управлял многотысячным коллективом. У него граница по периметру территории предприятия считалась государственной!
Или генеральный директор Саратовского авиационного завода Александр Викторович Ермишин. Будучи у него на заводе (шла конверсия, мы тогда разоружались), я сфотографировался рядом с последней произведенной ракетой «земля–воздух», победоносно поставив на нее ногу. Тогда «на мирные рельсы» переходили, еще не учитывали вероломства наших заклятых «друзей». На этом же заводе я видел летающую тарелку. Да, да! Летающую тарелку (проект «ЭКИП»). Настоящую. Ее там сделали. Понимаете, какой масштаб? Общался и с директором нефтезавода Александром Даниловичем Литвиненко, с крупными бизнесменами, многие из которых позже стали успешными политиками. А теперь представьте, каким многомилионным хозяйством ворочали мои друзья и наставники. Под их влиянием я заинтересовался экономическими новациями. Мне удалось перевести саратовский симфонический оркестр на так называемые «новые условия хозяйствования». Мы стали таким самым первым творческим коллективом в СССР! Более того, предлагались две формы перехода – осторожная и рискованная. Мы решились на рискованную, наиболее рыночную. По условиям этой формы, в случае финансового фиаско, государство тебе не поможет. Мы рискнули, и сильно выиграли. Оркестр был буквально вырван из лона саратовской, так называемой «филармонии», обрел юридическое лицо, и выяснилось, что годовой бюджет, который давали оркестру испокон века, - это так много денег! А коллектив их не видел. Голые зарплаты, и - будьте здоровы. Благодаря рачительному распределению бюджетных возможностей, процентов 30 саратовского оркестра, естественно, лидирующие музыканты, стали получать существенные надбавки. Возникла принципиально другая зарплата. На гастроли, которых тогда было немало, оркестр начал ездить за двойные, а то и за тройные, суточные. Денег оказалось достаточно для нормальной, комфортной жизни. Но ведь раньше то, что начал получать оркестр, получал кто-то другой? Этому «кому-то другому» могло понравиться новое положение дел? Конкурентов и начальство старой формации предельно раздражала наша хозрасчетная, почти рыночная, активность. И мне опять была объявлена война.
А вот теперь возникает тема Ярославля. Еще за 10 лет до того, как я приехал работать в Ярославль, на мои пробные ярославские гастроли ходил тогдашний руководитель областной культуры Владимир Георгиевич Извеков. Я его считаю светочем русской культуры. Он был завсегдатаем симфонических концертов, мы сошлись. Извеков с любовью рассказывал про город, возил меня по городам и весям области, одним словом, влюблял. И успешно. Тот, кому приходилось переезжать из города в город, знает, что далеко не сразу в лексике переехавшего находится форма «у нас». Переехав в Ярославль, я уже месяца через 3-4, без всякого преодоления нутра, стал говорить: «У нас, в Ярославле». Этой легкостью вживания я обязан, конечно же, не только красоте города, и не только ярославскому климату, который мне приятен. Я уже много лет являюсь ярославцем, и у меня нет ни малейшего повода любезничать со всеми ярославцами, и рассуждать об их особой душевности. Во всей стране люди одинаковые - вот трудовые, вот талантливые, вот красивые, вот не очень. Народ есть народ. Но первые мои собеседники – ярославцы, сначала Владимир Георгиевич Извеков, а потом Анатолий Иванович Лисицын, общались со мной так, что стремление переехать в Ярославль стало естественным. Лисицын лично вел со мной переговоры. Да, они меня примагнитили. Анатолий Иванович мне сказал: «Мы очень устали от постоянных скандалов в оркестре, писем, жалоб, забастовок. Что вам нужно для того, чтобы поставить коллектив?» Опираясь на мой предыдущий опыт, я обрисовал губернатору реалии, к которым хотел бы привести ярославский оркестр. И Лисицын сказал: «Все будет так, как вы скажете». Такая беседа с руководителем области, думаю, вдохновила бы на переезд кого угодно.
- И что Вы предприняли, чтобы утихомирить скандальный ярославский оркестр?
- Как дирижера меня знали, накануне переезда я выступал здесь 5 раз. Мои манеры, подходы, реактивность, некоторые технические качества были известны. А вот как руководителя меня не знали. Музыканты, которые (во многом - справедливо) были недовольны, на всякий случай притихли.
Коллектив был в большом напряжении. Однако я сразу пообещал, что революций не планирую, а рассчитываю на эволюционное развитие. По сути, революция все же случилась, но исключительно бархатная. Я скоро 40 лет, как в статусе главного дирижера, и давно приучен проводить большинство своих решений убежденно, но обязательно мотивированно. «Будем делать так, потому что…» - и далее подробное обоснование плана. Такая манера руководства коллектив успокоила и подкупила, возникло доверие. Это очень приятно осознавать, я верю, что мое осознание - не иллюзия. Если бы я жил иллюзиями, то давным-давно вылетел бы из оркестра. Возникло именно взаимное доверие.
- Оно сохранилось до сих пор?
- Сейчас работает уже инерция. Поначалу меня восприняли почти романтически. Напротив входа в наше здание, на строительном вагончике, неизвестный мелом написал «Мурад Аннамамедов» Каждый день выхожу, и читаю про себя. А однажды кто-то стер в слове «Мурад» первую и последнюю буквы, и поставил восклицательный знак («ура Аннамамедов!»). Конечно, это грело. Понятно, таких романтических влюбленностей я давно не наблюдаю, да и не хотел бы, всему свое время. Но логика, прямота, бережливость, и сейчас оценены коллективом, я в этом убежден.
- Как чувствует себя оркестр сегодня? Можете поделиться творческими планами?
- Если говорить о технологиях, то я ярославский оркестр дальше саратовского не повел. Тому были определенные причины, и психологические, и политико-культурные. Например, очень маленькое здание. Я не смогу достоверно и полно раскрыть творческие задачи оркестра вне контекста инфраструктуры, вне деловой части. Первое, и самое достойное сожаления. Творческий пик мы прошли лет 10-15 назад. Находимся ли мы на спаде? Нет. Мы дрейфуем между очень хорошим и весьма средним уровнем. Творческие вершины остались позади потому, что выдающиеся музыканты, которые в оркестре еще есть, прошли возрастной пик. Физические, реактивные качества с возрастом меняются, это жизнь. Вуза в Ярославле нет, отбирать новых музыкантов не из кого, конкурсы мы не проводим. Кадровый голод.
Второе – смысл статуса «губернаторский», который опять приклеили к оркестру без всякого, в том числе финансового, сопровождения. Наш первый губернатор Анатолий Иванович Лисицын вкладывал в смысл статуса «губернаторский» не только финансовую поддержку. Люди были настроены послушать руководителя или участников оркестра, люди были расположены встретиться – на разных этажах, как власти, так и общественной жизни. Назрела необходимость и сейчас. Я вдохновлен готовностью Дмитрия Юрьевича Миронова встретиться со мной и послушать, чем живет оркестр. Есть договоренность, я ожидаю приглашения. К великому сожалению, оркестр бытует в той же, что и вся страна, ситуации. Я не оппозиционер, не критикую, не призываю к борьбе кого-то с кем-то, но внутренне я очень напряжен. Меня крайне нервирует и пугает захват дилетантами командных высот в России. Дилетантизм добивает страну. Поясню на примере нашего оркестра. Есть нормальный дирижерский корпус, опытный менеджмент, но… Мы будто путами связаны, подчинением так называемой, я подчеркиваю – так называемой, «филармонии». Это милое учреждение работает по принципу «чего изволите». По документам и регламентам. Эти поклонники официальных указаний не в курсе традиций, не наслышаны об истории развития симфонического искусства, как мирового, так и местного. Вы верите, что можно эффективно руководить, зная бумажки, и не зная сути дела? Я – нет. Не верю. Этот «бумажный стиль» характерен для всей страны. А бумаги, то есть законы, подзаконные акты и всевозможные инструкции давным-давно конфликтуют между собой, и так создается пространство абсурда.
В силу популярности нашего коллектива всевозможные структуры, в том числе и властные, обращаются к нам с просьбами помочь организовать торжественный вечер, и мы к этому с пониманием относимся, но … нет денег.
Мы же теперь обязаны не только играть на скрипках и тромбонах, мы обязаны деньги зарабатывать. Нас теперь официально считают «оказывающими услуги». Мы, музыканты, наравне с образованием и медициной, «оказываем услуги». Скрипач оказывает услугу. Это бред. Задача оркестра - как можно меньше просить в бюджете, как можно больше зарабатывать. Когда меня к этому призывают, я говорю: «Нет проблем. Давайте, распустим оркестр, будем продавать колбасу или водку. Знаете, какие доходы пойдут?»
Надо крепко чистить и правовое, и кадровое хозяйство нашей инфраструктуры, просто капитально вычищать. А в сегодняшней, «нечищеной», обстановке каких-то творческих прорывов глупо было бы ожидать. Когда близкие друзья спрашивают: «Как живешь?», я отвечаю – «Держу ситуацию, уже из САМЫХ последних сил. Держу, хотя все уже давно могло обвалиться».
Поразмыслим немного о кадрах. Симфонический оркестр играет сложнейшие произведения. Настолько сложные, что после концерта треть оркестра впору развозить по докторам и массажистам – регулировать давление, смотреть состояние глаз и т.д. Это очень расходная профессия.
А рядом – духовой или военный оркестр. Сравните – какой сложности материал играют в симфоническом оркестре, и какой - в духовом. Между тем, говорят (я не проверял, но не верить оснований не имею), что военным музыкантам платят в 2 – 2,5 раза выше. Еще и покормят, обмундирование выдадут. Сыграли развод и пару маршей - и на обед, и домой. Нам очень непросто конкурировать в такой ситуации. Конечно, прав Верховный Главнокомандующий, поддерживающий нашу армию, сытно кормящий нашу армию сейчас, чтобы потом не кормить чужую армию. Конечно, прав. Но стоит ли доводить до таких контрастов? Не лучше ли прислушаться к собственному чувству меры?
- Сегодня часто и много говорят о том, что россиян за границей недолюбливают. Вы много раз проводили Дни российской культуры за рубежом. Памятны ли Вам случаи проявлений любви или нелюбви к россиянам? Если «да», то в каких странах?
- Я не могу вспомнить ни единого по-настоящему недоброжелательного взгляда. Более сдержанно и настороженно, чем других странах, к нам относились в Варшаве, но… только в первый день. Но третий день мы уже были просто братьями.
Некоторую холодность мы ощущали в Тбилиси, но тут надо учесть, что Дни культуры России проводили, когда их тогдашний лидер Саакашвили почти разорвал все отношения с РФ, уже в канун военных действий. Но и тогда с прохладцей к нам относились только люди из руководства, в оркестре и тем более в зале, в застольях, мы общались очень тепло.
Загадочно воспринимали нас в Иране, но Иран - не другая страна, а другая планета. Мы играли нашу, русскую хрестоматию, которую иранские музыканты должны были знать. И, тем не менее, они так пытливо впитывали каждый звук, каждую ноту, словно услышали музыку из другого мира. Мы чувствовали себя инопланетянами.
А особым радушием, повышенным интересом, запомнился Вьетнам – Они просто пожирали русскую музыку! Многие вьетнамцы еще помнят времена так называемой «братской помощи», когда они учились и работали в СССР, а возвращаясь домой, рассказывали про огромную могучую страну. Кстати, в Ханое меня нашли сокурсники по Московской консерватории. С каким упоением они пытались разговаривать по-русски! Так что тотальная нелюбовь к нам, как и любовь… сомневаюсь, что они существуют, я не видел. Разные времена разные страны, разное и отношение.
- Теоретически у оркестра могли быть мечты о гастролях за рубежом… Но времена не самые благоприятные – санкции, информационная война и тому подобное… Как оркестр ощущает себя в напряженной международной обстановке? Хорошо, плохо, никак?
- Никак. Она никак не влияет на нас. Мы, как государство, исповедуем французскую систему. Государство – это я. Париж – центр, все остальное - периферия. И у нас также, с той лишь разницей, что центров два - Москва и северная столица. А все остальное живет, как может. Россия приучила весь мир к мысли, что Москва – это Россия. Остальное – подножье, куда приезжают за экзотикой. Я слышал в свой адрес, не только на Дальнем Востоке, но даже и в Иркутске: «У вас там, в России…»
К чему это я? Поясню. К нам поступают предложения менеджеров - репутация у ярославского оркестра достойная - предлагают и зарубежные гастроли. А мы отказываемся! Несколько раз звучало предложение – поехать по хорошему маршруту, с пристойными условиями, но под брендом «Московский симфонический оркестр». Очень часто предлагают ехать буквально за три копейки. А бывает даже так: «Вы у губернатора возьмите деньги, а мы вам устроим гастроли». О каких зарубежных поездках можно мечтать при таком отношении к оркестрам из провинции?! Поэтому нам от изменений международной обстановки ни холодно, ни жарко.
В начале текущего сезона мы провели концерт к 120-летию американского композитора Джорджа Гершвина. Нас слушала большая делегация американцев из города-побратима Берлингтона. Мы видели живейшую благодарность за то, что мы, какие-то дикари лесные, так лихо играем их почвенную музыку! А мне сами американцы показались несколько провинциальными… Мне жаль, что Америка – сильнейшая страна – вместо того, чтобы влить в мировую культуру свою частичку, прежде всего феноменальный американский джаз, давят весь мир своими стандартами! Давят величайшую академическую мировую культуру Моцарта, Бетховена, Чайковского… Они великие оперы замещают мюзиклами, причем, нашими руками – киркоровскими и им подобными. Все, что можно было видеть в худшие времена в американском мюзикле, мы сейчас видим в нашем отечественном театре. Я не американофоб, я скорее американофил, но я критикую данный статус-кво. Я против чуждых стереотипов, в том виде, в котором они насаждаются у нас сегодня. А те, кто подыгрывает ее распространению, на мой взгляд, просто идиоты.
- Если бы Вы могли немедленно решить одну - единственную проблему в жизни оркестра, как бы Вы ее сформулировали?
- Достижение гармонии с не весьма просвещенной властью.
- Какое достижение ярославского оркестра Вы считаете главным?
- Возможно, это дико прозвучит, но – любовь к музыке. Величайший Святослав Теофилович Рихтер как-то сказал о музыкантах-профессионалах: «Главный враг искусства – наш профессионализм». Профессионал не слушает музыку. Он слушает, как другой музыкант сыграл пассаж, как построил фразу, округлил ее, не растянул ли форму. Профессионал анализирует. А музыке надо внимать. Просто открыть поры души, и оно либо «зацепит», либо пройдет мимо. И то, и другое хорошо, и не возбраняется.
В ярославском оркестре большинство музыкантов не утратили любви к музыке и способны на флюидном уровне передавать ее публике, что еще дороже. Мало ли, что я люблю свое искусство? Главное – мы способны передать эту любовь! Это – главное.
- За время Вашего руководства оркестром в области сменилось четыре губернатора. Это влияло на работу оркестра? Чем запомнились Вам областные лидеры, как плохим, так и хорошим?
- Приход нового губернатора всегда ощутим. Анатолия Ивановича Лисицына я считаю другом. Однако, в последние 3 года его правления меня к нему не допускали, мы не виделись. Вахрукова и Ястребова я считаю своими товарищами. С Вахруковым, мы тыщу лет знакомы и хорошо сошлись, Ястребова я вообще 100 лет знаю. Вахруков советовался со мной, в том числе по кадровым вопросам. Не все его решения мне по душе, но он выполнял свои задачи в соответствии с происходившими в стране изменениями, и не мне анализировать методы решения этих задач. К сожалению, Сергей Алексеевич передержал на посту руководителя областной культуры одну симпатичную девушку, которая наломала здесь очень-очень-очень много дров. Сергей Николаевич Ястребов - просто душа–человек. Но, увы, перед ним стояли такие задачи, что ему было сильно не до оркестра. Не могу сказать, что мы уже сошлись с Дмитрием Юрьевичем Мироновым. Полагаю, наше тесное взаимодействие впереди. Мне импонирует его немногословность и сосредоточенность. И мне уже есть за что сказать ему «спасибо». Во-первых, за дороги, тут все понятно. Во-вторых, он ни разу не забыл поздравить меня с днем рождения. Сейчас я ожидаю первой рабочей встречи с губернатором. Не ожидаю никаких решений, но считаю своим долгом проинформировать его о том, чем живет оркестр.
В эпоху смены первого лица возникает новая стилистика, это особенно ярко видно сейчас, когда значительная часть руководящего состава - не местные кадры. Авансом предполагаю, что с заместителем председателя правительства, куратором, в том числе, вопросов культуры, нам, может быть, повезло. Максим Александрович Авдеев - сын рафинированного русского интеллигента, его отец был министром культуры России. Можно предположить, что и сын – гуманитарно-настроенный человек. Впрочем, нам предстоит в этом еще убедиться.
- Министра культуры Мединского критикуют много и остро. Как Вы относитесь к господину министру культуры?
- Мои слова о необременной образованием власти к Мединскому не относятся. Он очень образованный человек. Как министра, я оценить его не могу, его распоряжения ко мне доходят опосредованно.
Мединского я рассматривал бы как добросовестного чиновника на идеологическом фронте. Если бы вместо коммунистической возникла какая-то новая идея, то Мединский был бы достоверным пропагандистом. Плюсом Мединского я считаю его искренний патриотизм. Минусом - корпоративность ведения дел, присущую всей современной российской власти. Если кто-то к кому-то ближе, значит там и денег больше и возможностей. Мединский и кино – близнецы-братья, все остальное опосредованно. Поэтому музыка, за исключением некоторых грантовых неожиданностей (если не сказать – «вздорностей»), лишь периферически действующий культурный феномен.
- А не является ли проблемой некоторая суровость государства к деятелям искусства? Например, в связи с делом Серебренникова, пострадал директор Волковского театра Юрий Итин. Как Вы прокомментировали бы этот инцидент?
- Я не могу быть судьей и оценивать эту ситуацию, поскольку не знаю подробностей. Роль Юрия Итина в становлении современного ярославского театра бесспорно выдающаяся. Он привел театр к полной готовности проявления таланта. Там сегодня есть все, что должно быть в театре. Он глубокий, крупный знаток театра, и я искренне сожалению, что Итин пострадал.
А вот подпись под письмом в защиту Серебреникова я бы не поставил. Я не знаю его творчества в подробностях, но то, что мне известно о балете «Нуреев», - это приговор русскому театру, причем, приведенный в исполнение. Если это можно вынести на сцену первого музыкального театра страны, то я считаю автора одним из первых врагов русского искусства. Эту режиссерскую линию я не поддерживаю. Я человек консервативной формации.
- Вы ностальгируете по СССР?
- Если бы я был рожден не красивой женщиной, а женщиной – инвалидом, она не перестала бы быть моей матерью. Я родился в Советском Союзе, это моя Родина. Когда развалили Союз, я заболел, и болел много лет. По случаю, лет двадцать назад, я заказал себе колечко, на шинке которого нанесены моя монограмма, маленький камушек, как символ моей звезды. А по двум боковым сторонам - две музыкальные цитаты. Одна - из второй симфонии Рахманинова. Вторая - из поэмы «Моя родина» туркменского композитора Вели Мухатова. Само изделие я так и назвал – «Моя Родина». Когда впервые надел его - первый раз глубоко вздохнул. Очень не хочу казаться ура-патриотом. Ко многому из того, что происходит в стране, отношусь критически. Например, считаю, что нам нечего делать в ВТО, в Сирии. Нам очень многое надо бы сделать. Мне не хватает сил, чтобы бодаться с врагами нашей культуры, но на свою территорию стараюсь их не допускать. Что-то удается. Да, на наши концерты не ходят в смокингах. Зато в зале не звучат телефонные звонки, как это сплошь и рядом бывает в опровинциаленной, высокомерной Москве.
- В Интернете, блуждают главы из Вашей книги «Записки скучающего дирижера» (Записки сумасшедшего). Вы намерены ее издать?
- Нет-нет-нет! В просочившихся в Интернет главах все видят в первую очередь хохмы. В моих жизненных сюжетах было немало забавного, юморного. Однако, там же и немало поучительного, назидательного. Главное, что там только правда. А она порой может быть обидной для некоторых фигурантов. Это мой опыт, это было со мной, с моими контактерами, с друзьями и недругами. Признание автора «сумасшедшим» (без намека на Гоголя) сделано для тех «обидчивых», что захотят вчинить мне судебные иски. А тут и за «медсправкой» не надо бежать.
Издавать не планирую…
Если, когда-нибудь дочка надумает – это уже будет ее дело…
Беседовал Родион Рогожин
В публикации использованы рисунки российско-ярославского художника-постмодерниста Васи Ложкина (в быту - Алексей Куделин)
