Владимир Борисович Фейертаг является бессменным ведущим старейшего российского джазового фестиваля "Джаз над Волгой", который прошел в Ярославле и Тутаеве с 6 по 12 апреля. Он знает о джазе все. Он музыкант, преподаватель, историк джаза. Он знает лично многих музыкантов и не только в России, по всему миру. Он многое видел своими глазами. Ему в 2021 году исполняется 90 лет. Он - аристократ духа. Ему слово.

Фестиваль «Джаз над Волгой» проходивший в Ярославле с 6 по 12 апреля, несомненно, удался. Было много музыки, общения, но особенно интересны Личности, принявшие участие в ярославском фестивале. Назло COVID, перекрывшему зарубежным музыкантам путь в Ярославль, организаторам удалось собрать настоящее созвездие творческих людей, говорить о которых, и с которыми, интересно всегда, а не только в дни фестивалей. Одна из звезд как «Джаза над Волгой» так и джаза вообще – ведущий фестиваля, музыковед Владимир Фейертаг. Человек в соавторстве с В.Мысовским написавший самую первую(!) в СССР брошюру о джазе. Организатор бесчисленного множества гастролей и фестивалей, создатель оркестров. Человек, знающий о джазе, наверное, все. И о жизни – тоже очень многое.

Как спасались советские немцы в блокадном Ленинграде

- Владимир Борисович, Вы эвакуировались из блокадного Ленинграда. Вы помните, как это было?
- О войне любят рассказывать тыловики, а не настоящие военные. Я не люблю касаться этой темы, но попробую… У меня было благополучное детство. На момент бегства из Ленинграда мне было 9 лет, что я понимал? В хлопотном пути в эвакуацию я решал вопрос: «Можно мне у окна сесть?» Однако видел зарево Бадаевских складов, в которых сгорел запас продовольствия для Ленинграда. Помню, носил ведра с мусором, когда в нашем подъезде сооружали бомбоубежище. Но настоящей блокады я не познал, мы успели уехать в первые дни. Я понимаю, почему родители многое скрывали, было что… Мой дедушка – еврей, принял лютеранство. Полуеврейская-полунемецкая семья официально считалась немцами. Мама – тоже. В начале войны. Немка в Ленинграде. Надо что–то объяснять? Ее не выслали в первые же дни только потому, что мама была пианисткой в Доме Офицеров, в военной концертной бригаде. Брат – режиссер отстоял, мол, не надо ее высылать, все равно поедем на фронт коллективом. Не довелось. Кольцо блокады сомкнулось, коллектив остался в городе. Мои папа и мама развелись до моего рождения, но остались друзьями. Папа был абсолютно русским, но очень деловым человеком. Ленинградский театр, в котором работали папа и мама, в 1940 году подписал контракт на обслуживание Красной Армии на Хасане. И папа прислал вызов: срочно нужна пианистка!
Вызов на бланке, подписанном Гоглидзе, заместителем Берии. С такой бумажкой нас посадили в самолет, увозивший из города детей артистов. Думаю, без того вызова, мы остались бы в городе. Летели одни женщины и дети. Ночная посадка в Боровичах, долгий путь на очень стареньких автобусах до станции Сонково.
- Как проезжали через Ярославль, запомнилось?
- А как же! Из Сонково уехали с трудом и не на первом поезде, в Рыбинске нас высадили, потом снова посадили, и довезли до пустыря. На нем - деревянная избушечка с надписью «станция Всполье» и подводы с лошадьми нас ждут. Долгая очередь за разрешением пересечь город Ярославль, потом - на подводе до пристани. И на пароход. Само-собой не на Дальний Восток, а к тете, в Чебоксары.

И вроде бы нет такой профессии музыкант-филолог. Но она есть.

- Первое Ваше образование – филологическое. Филология - осознанный выбор или так сложились обстоятельства?
- Осознанный. Я очень любил литературу, был отличником. Много читал, и «состоял» в компании мальчишек, которые заранее узнавали, что «выбросят какие-то книги», и прибегали к 8 утра магазину. После войны я, легко набрав 24 балла из 25, поступил на филфак. Меня не взяли на журналистику, куда я очень хотел. Но романо-германское отделение - тоже неплохо.
- А любовь к музыке привили родители музыканты?
- Я был «артистическим» ребенком, папа скрипач и дирижер, а мама – пианистка. В театре я был как дома. Дружил с Авербахом, который стал впоследствии знаменитым режиссером, детьми артистов. Частенько сидел рядом с папой в оркестровой яме, и, еще ничего не понимая, смотрел спектакли. Любовь к музыке в такой атмосфере, наверное, приходит сама. Нет, конечно, я еще и учился но… Успел кончить 2 класса музыкальной школы, и очень хорошо играл. Однако пианистом не стал. Война, бесконечные переезды, то мы в Чебоксарах, то в Хабаровске, то в Чите… Года четыре к роялю не походил, и все ушло. Потом окончил музыкальную школу, но утраченного не вернул. Я не мог бы поступить в музучилище, уровень был низковат. В 1949 году приехал в Ленинград, к отцу и бабушке, у них была комната в коммуналке. Папа меня, естественно, принял. В университете нашлось немало ребят закончивших музыкальную школу, и мы сколотили эстрадный ансамблик. На частных закрытых вечеринках под нас танцевали. Нам была интересна эта музыка.
- Но работать пришлось по специальности, полученной на филфаке?
- Я 16 лет числился на кафедре иностранных языков в Военно-механическом институте, сейчас это Балтийская академия имени Устинова.
- Серьезное заведение…
- Папа помог с распределением, договорился за моей спиной. Штатного места не было, взяли «на часы». На кафедре немецкого языка - 29 женщин, все старше меня, и я - 22 года. Понятное дело, «мальчику» досталось немного часов, и все – вечерние. Плохо? Но днем-то я был свободен. И через год подумал: «Так. У меня оркестрик играет на танцах, на халтуры зовут, то там, то сям. Много музыкантов знаю. Не позаниматься ли мне музыкой? Не получить ли диплом? Я нахально пришел в музучилище при консерватории 29 августа! На дирижерско-хоровое отделение. Они говорят: «Вы попадете под распределение». А я: «Но это через 4 года!». Место было одно, рассчитано на композитора, а у меня композиторского дара нет. Сыграл фокстрот, думаю, они пришли в ужас, но слух был, взяли. 4 года занятий композицией, теорией музыки, гармонией - очень на пользу! А еще я сколотил оркестрик из студентов и нас, как профессионалов, приняли на работу в ВГКО, теперь это Ленконцерт. Я стал официальным совместителем. У меня был оркестр, мы зарабатывали деньги. Я начал писать аранжировки, это очень увлекало. Денег музыкой я зарабатывал уже вдове больше, чем в институте, где все время старался брать полставки, чтобы больше заниматься музыкой. Институт меня тронуть не мог - ему нужен был оркестр, тогда везде обязательно была самодеятельность, и я этот оркестр сделал.
- Времена советские… Вами интересовалось КГБ?
- Всех мальчиков, изучавших языки, собрали на 4 курсе в отдельной комнате. Человек в штатском объяснил, сколько вокруг врагов, как мы нужны Родине, и как должны помогать органам, если понадобиться. Мы были «на карандаше», но моя «помощь» КГБ ограничилась тем, что пару раз меня хватали на нелегальных контактах с иностранцами.

История джаза глазами современника

- Первый джазовый филармонический абонемент в Ярославле Вы организовывали в 1971 году. Вы создавали абонементы в Риге, Одессе, Великом Новгороде. Ярославль тогда был очень провинциальным, или запомнился Вам как культурный центр?
- Центр. Вот Новгород, где был фестиваль – совсем уж не джазовый город, там один ансамбль, на котором все строилось, но зато близко привозить музыкантов из Петербурга.
А Ярославль – иное дело. Джазовые люди, с которыми я общался, были активным. Меня пригласил Стас Каширин, сам позвонил. В этой компании был саксофонист Комаров, был Игорь Гаврилов. Диксиленд, которым руководил Николай Сизов, всегда встречал нас с музыкой. Помню собрание по поводу абонемента в «Гиганте», многие выступали с идеями. Договорились не рисковать, сделать не чистый джаз, назвать абонемент эстрадным. Все эстрадные концерты сорвались, а джазовые все состоялись.
- Вы не считали, сколько фестивалей организовали?
- Конечно, нет, это слишком много! Когда началась моя работа в Госконцерте, в Москонцерте, была охвачена вся страна. И еще, с 1961 года, начал преподавать в народном эстрадном училище историю джаза. В 1974 году официально ввели этот предмет. Меня вытащил из Петербурга Юрий Сергеевич Саульский и ввел в состав методкабинета. Я читал педагогам лекции: как надо учить джазу. 
- Был ли у джаза в России «золотой век», пик популярности? Если «да», то остался ли он в прошлом, или популярность джаза сейчас растет?
- Давайте разделим джаз на две части. В первую половину века джаз был танцевальной музыкой, и больше ничем. Первый концерт Бенни Гудмана в 1938 году в Карнеги-холле, когда публика в академическом зале вставала и танцевала, вошел в историю как грандиозный скандал. Как можно! Тут люди не танцуют, а слушают! Расцвет в 20-30-е годы - это танцевальный бум, танцуют под джаз. Американская культура начинает давить на все остальные культуры. Что делаем мы? Тоже танцуем под джаз, под остальное скучно. У нас есть пластинки Цфасмана, Скоморовского, Кнушевицкого, Рознера. Их мало, но почти у всех есть патефоны. Эпоха закончилась с приходом рок-н-ролла. Танцы стали другими, а джаз пошел по клубам, и начал становиться концертным искусством. Выжили немногие, только личности, навсегда заработавшие аудиторию великой харизмой или музыкой – Дюк Эллингтон Каунт Бейси. Для биг-бендов Америки настали тяжелые времена. А у нас в 1946 году все просто закрыли, потому что началась борьба с космополитизмом. «Железный занавес» опустился, и страна погрузилась в молчание до 1955 года. Но андеграунд остался. На танцах в закрытых помещениях играли черт знает что!
- А когда в российском джазе был подъем?
- Во время хрущевской оттепели. После этого подъема джаз уже мог исчезнуть. Где-то было лучше, где-то хуже, все зависело от чиновников, но что-то все равно было. В Ярославле было всегда лучше. Далеко не каждая филармония в 70-е годы рисковала включить джазовый фестиваль в академический список.
- А что сейчас?
- Нормальная, стабильная ситуация, как всюду в мире.

Что такое джаз? Что такое «Джаз над Волгой»?

- Само понятие «джаз» иногда расплывчато. Его можно как-то определить?
- В джазе есть все. На все лады. Все пороки и все достоинства любых видов искусств в джазе отражены. У каждого свой джаз, это очень индивидуальная музыка. Она не для всех, но есть люди, которые хотят быть умными. Они разбираются в современной музыке и искусстве, склонны к эпатажу на им понятном авангардном языке. Это очень узкий, но сплоченный, круг, и его потребности удовлетворяют отдельные клубы и ансамбли. В Москве - клуб «Дом», в Петербурге - фестиваль Курехина, в Германии несколько фестивалей посвящены только такой музыке, там вы ни одной мелодии не споете, не найдете ни одного танцевального ритма. Есть фестивали целиком джаз-роковые, где нельзя играть свинг, есть наоборот – ограничение свингом, и ничего больше. Все живет одновременно и джаз - общее понятие. Мы не можем дать ему точное определение, потому что джаз в каждое десятилетие особый, в нем все меняется. Я объясняю так - джаз это часть исполнительского музыкального искусства. Подчеркиваю – исполнительского, не композиторского.
Джаз - часть огромной культуры, которая называется «Музыка». Классика, рок, джаз, авангард, минимализм, моцарт – все можно писать с маленькой буквы. А слово Музыка надо писать с большой.
Джаз часть - мировой культуры. Уже прошло 150 лет с тех пор как, начиная с регтайма, ритм начал занимать подобающее ему место в музыке, да и в жизни в целом. Ритм заявил о себе, оттеснив мелодию. Я буду брать две ноты, но вы будете танцевать и визжать. Людям нужно это первобытное общение. Но есть и аритмичный джаз, он граничит с Шостаковичем. А для неграмотного джаз - это Легран и Дунаевский. А для знатока - латина, свинг, дикси... Самый простой способ определить, что такое джаз – послушать. О музыке не надо говорить, ее надо слушать.
- В чем, на Ваш взгляд, сильные стороны фестиваля «Джаз над Волгой»?
- Ярославский фестиваль - событие потому что, люди не просто приезжают, играют музыку, и расходятся. Есть еще общение. Есть Джазовый центр. Есть пресс-конференции, мастер-классы, фотовыставки. Коммерческие фестивали на Западе этого лишены. Там музыкант приезжает к своему времени, ему дают комнатку. Он сыграл и уезжает. Никогда никто друг друга не слушает. Никого не смущает: за кем я играю, перед кем я играю – это только наши игры. Там это бизнес. Менеджер сказал – начинать в полвосьмого, заканчивать в полдевятого. Все. Наши фестивали очень демократичны и рассчитаны на то, что музыканты еще общаются. И этим они ценны. Познакомиться, подурить поиграть джем - это интересно. Ярославль - очень милый фестиваль, я его очень люблю. Прекрасные люди, неунывающий Гаврилов. Все в порядке в Ярославле, я много где работал, могу сравнить.

Звучит как тост – «За продвижение джаза»

- В 1998 году Вы стали лауреатом премии Уиллиса Конновера, учрежденной радиостанцией «Голос Амерки». Американцы сформулировали заслуги, за которые Вы признаны лауреатом?
- «За продвижение джаза». Таких премий 4. Одна – Мысовскому и Фейертагу, как авторам первой в СССР брошюры о джазе. Другая - президенту первого питерского клуба Науму Каждану. Третья – фотографу, который в Америке работал в журнале «Таймс». И еще - Френку Старру, автору книги «Red and Hot», о советском джазе.
- У джазовых музыкантов есть поговорка «Известен в Нью-Йорке – известен везде». Ходят полулегендарные слухи о высоком уровне развития джаза в США. Успешные российские джазмены просто живут в США. Это нормально?
- Это геополитическая модель, где существует четкое разделение, и это нормально. Самое главное в биографии джазмена – когда человек приехал в Нью-Йорк. Пока он сидел в Кливленде никто его не знал. В истории джаза сыграли роль только два города Нью-Йорк и Нью-Орлеан. Нью-Йорк - просто город, в котором масса всего. Нет города, где было бы столько клубов, столько джаза, где джаз является прикладной музыкой. В любом американском супермаркете фоном идет тихий джаз, рок-группу вы не услышите. Сама жизнь Нью-Йорке - это джаз, по темпу, по атмосфере. Это джазовый город. И у нас джаз - это жизнь больших городов.
- Джаз – это ритм. Но разве чувство ритма есть не у всех? Стать джазменом просто?
- Нет, не все люди ритмичны. Должны быть гены. Полно блестящих академических музыкантов, из них ритмически талантливы процентов десять. Слушать джаз с удовольствием они могут. Играть – нет.

Историк. И внимательный наблюдатель.

- О Вас иногда говорят как об историке. Где Вы изучали историю?
- Любил и изучал сам. Я считаю, что для того чтобы знать и понимать джаз, надо знать историю США, как страны, а также кинематограф и мюзикл. Я смотрел все фильмы, которые имеют отношение к музыке от академических до авангардных.
- И не только. Еще Вы знакомились с делами репрессированных музыкантов. В 1946-1953 годах в СССР боролись с космополитизмом, джаз был под запретом. И в то же время Вы говорите, что много играли. Как это? На Вас не могли попросту донести?
- В делах музыкантов нет формулировок про джаз. И никто не запрещал эстрадную музыку. Мы просто называли джаз эстрадой. И донести на нас не могли, потому что джаз играли повсеместно. В 40-е годы страна начала уходить от всего цивилизованного. Решили создать свою школу танцев. Запрещено было танцевать вальс и фокстрот, потому что в танце вы касаетесь тела партнерши. Во всех клубах и Домах культуры появились танцмейстеры. Они разучивали мазурку, русский бальный, венгерский бальный. У нас в школе в 8 классе ввели преподавание этих танцев. Кто их сегодня помнит? А когда после этих официальных танцев, под конец, без объявления, оркестр начинал играть фокстрот, публика взвывала от радости и начинала обниматься.
Однажды наш оркестр пригласили на халтуру в закрытый институт, на вечеринку. Подходит человек, и говорит: «Я - парторг этой организации. У нас все свои, двери закрыты. Давайте настоящий джаз, мы хотим танцевать». Это 1952 год, Сталин жив. Андеграунд существовал всегда. И двойная мораль - тоже. Даже в 30-е, под аккомпанемент дискуссий «нужен ли нам буржуазный джаз», выпускали пластинки, потому что знали – в квартире танцевать люди хотят.
- Достаточно ли развит менеджмент джаза в России?
- Абсолютно нет. Игорь Бутман – первая ласточка. Первая попытка создать профессиональный менеджмент, ему это удается. Второй человек – Алексей Козлов. Его джаз-клуб в Москве, компания «АртБит», которая печатает пластинки – хороший менеджмент. Больше пока не вижу.

90 лет – не предел

- Вы можете себе представить 1954 год, год, когда я получил диплом, в России? В СССР. Не голодали, но, скажем, стилягами могли быть в основном дети богатых родителей. А ведь хотелось обновок хотя бы и из комиссионки. Мне был нужен радиоприемник, а позже магнитофон. Я получал 105 рублей как педагог, плюс подхалтуривал и на все накопил. Но был «безлошадный», без жилплощади. Хрущев ввел кооперативы, и я, одним из первых, сообразил, что надо этим пользоваться. Мне помогли, дали денег взаймы. В новой квартире у нас не было мебели, у родителей для нас лишней табуретки не нашлось.
Я работал, вел самодеятельность, подрабатывал с оркестрами, как сольный пианист в танцевальном кружке, и летом поехал в пионерский лагерь - на аккордеоне играть. А с началом 90-х стал менеджером, благо язык знал. Вывозил коллективы за границу. Привозил музыкантов через немецких менеджеров, например, оркестр Каунта Бэйси. Возил музыкантов в Швецию. Читал лекции в немецких университетах. Читал лекции даже по-английски, в Америке, хотя английский учил сам по справочнику Бонка, 4-м томам Карла Эккенсли и объяснениям знакомых. Произношение у меня такое, что сразу ясно - человек из Рязани, но объяснить все, что касается музыки, я могу. Статьи переводил, издавал журнал «Джаз-арт». На радио и сейчас работаю.
Я создал для себя ауру, которая мне нравится, в свободное время читаю, или слушаю музыку. Я двигающийся человек, в этом дело. - Набоков. Так обращаться с русским языком может только великий мастер. На втором месте Бунин. Мне нравится документалистика и публицистика Солженицына, очень высоко оцениваю его «Красное колесо». Нравятся рассказы о путешествиях. Сейчас моя задача - перечитать то, что я, как филолог, не знал. Например, я открыл для себя Руссо, и это потрясающе интересно. И, конечно, читаю, пока что чудом не закрытые, «левые» журналы, которые надо знать: «Знамя», «Новый мир», «Дружба народов». Там обо все откровенно.
- Что бы Вы пожелали ярославцам?
- Любить и ценить ярославских музыкантов. И ходить на их концерты.

Беседовала Лилия Швах